Читать интересную книгу Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное] - Виктор Суворов

Столько выучила о правительственной связи, что в пору ее начальником управления назначать. И в проблемах качества разобралась, и в проблемах закрытия, и многих других проблемах. Но главная проблема — люди. С людьми не разберешься. Все столы завалены папками, бумагами, схемами. Настя себе задачу ставит разгрузить столы от бумаг. Не получается. Чтобы разобраться с одним интересным человеком, надо из хранилища заказать папки на двадцать или тридцать других людей. Разберешься с одним, а ниточка интересная дальше потянулась. В хранилище есть специальный стол на колесиках. Нагрузят стол папками с личными делами и Насте везут. Только по монастырским коридорам колесики гремят.

Проблема — как перед любым исследователем: горы бумаг и все равно информации не хватает.

И портреты на стены помещаться перестали. Приказала Настя посреди зала стенд установить. На нем — весь руководящий состав Наркомата связи разместила.

Товарищ Берман — выше всех. Товарищ Берман — точка отсчета. И характеристика кратенькая: «Родился 10 апреля 1898 года. Из крестьян. На высокие посты в контрразведке выдвинулся сразу после революции. С 1930 года — заместитель начальника ГУЛАГа НКВД, с мая 1932 года — начальник ГУЛАГа. С октября 1936 года — заместитель Ежова. С августа 1937 года — нарком связи СССР. Любитель искусств. Являлся членом комиссии по продаже ценностей в Америку. Подозревается в краже ордена Андрея Первозванного на платиновой цепи с бриллиантами (общий вес бриллиантов — сорок восемь карат) и ордена Белого орла с бриллиантами (общий вес бриллиантов — семь карат). Был членом государственной комиссии по продаже полотен фламандских мастеров из коллекций Эрмитажа. По агентурным сведениям, умышленно занижал цены на полотна, за что получил крупные взятки от покупателей (см. особую папку 27/135), банковские счета — Банк UBS в Базеле, Банк SBS в Цюрихе (см. особую папку 33/741). Возглавлял строительство канала Москва — Волга. Тайно содержал публичный дом для посетителей высокого ранга и гарем для себя лично (см. особую папку 35/115)».

5

— Допустим, Жар-птица, тебе надо разогнать миллионную толпу. Это просто. Надо выдернуть из толпы любого, первого, кто попался под руку, и молотить его ногами. Молотить на виду толпы так, чтобы рядом стоящим все подробности были видны. Молотить до тех пор, пока брыкаться не перестанет. Затем выдернуть из толпы еще одного. И молотить. Когда мы пойдем за третьим, толпа побежит. Монолитная смелость толпы складывается из маленьких страхов составляющих толпу единиц. Задача: раздробить толпу на единицы. Раздробить единство на мельчайшие составляющие. Разделяй и властвуй. Примерно такая же работа и у товарища Сталина. Только он контролирует не уличную толпу, а толпу кабинетную, толпу хамов и проходимцев, дорвавшихся до власти. Если товарищ Сталин не будет их стрелять, они сожрут все общество и пропьют все его богатства. Чтобы управлять управителями, товарищ Сталин вырывает любого и молотит ногами на виду у остальных.

6

Любопытная картиночка в Наркомате связи вырисовывается. Сюда шлют тех, кто раньше в НКВД служил. Потому портреты по большей части связаны красными ниточками. Все свои люди. Все. Только одно исключение. Прислали к ним в прошлом году майора, который окончил Военную электротехническую академию. Зовут майора Терентий Пересыпкин. Вкалывает, судя по записям разговоров, за всех. Те, кто из НКВД, в вопросах связи не всё понимают.

На стенде портрет майора Терентия Пересыпкина — в самом низу. К нему со всех сторон черные ниточки тянутся. Все его ненавидят. От самого Бермана к Пересыпкину — черная ниточка. Давно бы расстреляли Пересыпкина, только тогда связь в стране может разладиться. Потому терпят.

Настя на майора Пересыпкина дело потребовала и все катушки с магнитофонными записями: крутой мужик, по жизни идет — не гнется, имеет наглость при своем мнении оставаться, с самим Берманом в кабинете ругался.

Надо бы товарищу Сталину доложить.

7

— Севастьян Иванович, хотите, расскажу, куда вы карты во время обыска прячете?

— И откуда ж тебе это знать?

— Вычислила.

— Ну и расскажи, раз вычислила.

— Только вам расскажу. Никому больше. Играйте на здоровье. С картами вашими все понятно. Надо просто вспомнить, что надзиратели во время обыска не проверяют.

— Они, доченька, все проверяют. Такие вредные. Нам даже в задницы прожектором светят.

— Правильно, Севастьян Иванович, все они проверяют, кроме… карманов Холованова. Когда он входит, вы колоду в карман ему суете. Когда выходит, обратно вынимаете.

Смеется Севастьян:

— В общем, так, доченька, раз ты такая умная, тайну свою тебе расскажу. Был у меня в жизни момент: застегнули мне белы рученьки, заточили в узилище. И вышак ломится. Потом сюда привезли. Учи, говорят, делу своему, иначе… Решил: учить буду, а главного не расскажу. Тут, в монастыре, я уже восемнадцать годиков протрубил, многих ваших ремеслу обучил, а главную тайну тебе первой расскажу. Жалко умереть и тайну ремесла с собой унести. А ты мне понравилась. Тебе расскажу, ты ее храни. Расскажи другому, но только тому, у кого душа чистая. Расскажи один раз в жизни и только тому, кто хранить ее будет. Расскажи только тому, кто ее тоже откроет лишь однажды и только тому, кого настоящим человеком считает. Значит так. Как крючочками в дырочке вертеть, я тебе покажу. Тут ума большого не надо. Главное не это. Главное в другом. Медведя полюбить сначала надо. Понимаешь? Всей душой полюбить. И ничего от него не требовать. И ничего от него не желать. Медвежатник — это как строитель, как поэт, как художник, как писатель. Плох тот художник, который пишет картину и уж заранее вычисляет, какие деньги за нее получит. И картина у него кривой получится, и люди — селедками. И денег ему за нее не дадут. Художник творцом должен быть. Богом у своей картины. Любить должен свое творение еще в замысле. Или строитель: есть хорошие строители, которые любят дом еще до того, как начали строить его. Любят каждый камень, в стену вложенный. Любят каждый гвоздик, в стену вбитый. Кто любит дело свое — того успех найдет, и дом тот веками стоять будет. Ты меня поняла, девочка?

— Поняла.

— И в нашем деле на любви все стоит, с любви начинается и ею же завершается. Ты ж его полюби. Ты ж его железякой холодной не считай, сейфа бронированного. Ты ж вообрази, что нежное он существо, уязвимое. Пока деньгами сейф набит, так всякий его любит, всякий к нему мостится. А как пуст, так никому не нужен. Так обидно же ему, сейфу. Как человеку обидно: при деньгах и славе — все тебя любят, а как денежки ушли и слава померкла, так и отвернулись все. Не обидно ли? Так вот ты сейф полюби не за деньги, а просто так. За силу полюби, за вес, за бока его непробиваемые. И с лаской к нему. Но чтоб помысла в тебе не было такого: вот открою тебя и обчищу. Не откроется он душе корыстной. Отдай ему любовь свою, взамен ничего не требуй. Отдай. Может, он сам и откроется. Все в мире на любви стоит. Люби дело свое, и оно тебя полюбит. Люби людей, и они тебя любить будут. Не прикидывайся, что любишь. Люби! Трижды тебе говорю.

Сверкнул луч за спиной медвежатника расписного, показалось Насте, что голова его — в золотом сиянии.

— Севастьян Иванович, а вы… святой?

Глава 15

1

Редко Настя к себе в комнату возвращается. Хорошо тут. Стучит дождь по крыше. Тепло, уютно. Печка поет. Печка такая же, как и в зале, только тут комнатушка маленькая, тепла хватает. Решила Настя себе отдых назначить. Подняла телефон:

— Обед в сорок первую комнату.

— Сейчас два ночи.

— Правда? Я и не заметила. Ну, сообразите что-нибудь.

— Сейчас сообразим.

Не спит Институт мировой революции. В любое время дня и ночи поднесут вам обед. Можете называть его поздним ужином или ранним завтраком. Как понравится.

Работает Институт мировой революции. Стрекочут телеграфные аппараты. Разбирают шифровальщицы тексты. По библиотекам и хранилищам документов такие же девочки, как Настя, согнулись над пухлыми папками. Подтягивает «Главспецремстрой» вагоны с катушками магнитной проволоки. Разгружают бойцы внешней охраны зеленые ящики, заполненные непонятно чем. Гудят самолеты на аэродроме. Уходят во мрак группы каких-то людей.

А Настя решила отдыхать.

Капают капли дождевые, текут по стеклу наклонному. Как же хорошо будет, когда она однажды проснется, а окно в наклонной крыше снегом завалено.

Но пока нет снега. Пока дождь в черном окне. Стучит дождь, воет буря, гудит в трубе.

Стукнули в дверь: ваш обед.

2

Хорошая жизнь у людей будет после мировой революции. Только бы дожить. Но неплохая жизнь и до мировой революции: на подносе тарелка с ломтиками горячего белого хлеба, слегка поджаренного в масле. Так французы едят. В бутылке холодное вино. Не что-нибудь — «Шабли». Белое мясо в листьях салата — это копченый фазан. Еще на блюде — ваза с душистыми яблоками, с виноградом кавказским, с нежными персиками. В дополнение ко всему — горячий серебряный кофейник. Просто и скромно. Налила себе Настя вина. Сделала глоточек и задумалась. Сидит на кровати спиной к стенке, а рюмка так у губ и осталась.